У хлопковой страды женское лицо
Виктория Наимова
Поздняя осень – пора вызревания хлопчатника. В самом разгаре хлопкоуборочные кампании…

Узкая асфальтовая полоса шоссе. По ней, отсчитывая километры, на приличной скорости мчится «Газель». В салоне не очень опрятно. Это – по-нашему. Столица осталась позади. Остался позади и пригород, где вдоль шоссе мелькали шашлычные, магазинчики, заборы. Теперь вдоль обочины потянулись поля. Стараюсь зафиксировать в памяти картинки сельской жизни, чтобы было, что рассказать читателям о жизни нашей провинции. И в частности, о жизни хлопкоробов.

Кукурузное поле, отара овец, молодые виноградники, торговец фруктами возле пирамидок из желтых и красных яблок мелькают, как в калейдоскопе. На полях почти не видно людей, так как моя поездка совпала с праздником – Днем Конституции. У людей, связавших свою жизнь с журналистикой, праздничные иногда становятся рабочими. Однако, довольно профессиональных лирических отступлений. Вернемся к полям…

Хлопковые поля издалека кажутся фиолетово-черными. Кусты хлопчатника – не высокие. Незрелая коробочка, именуемая по-таджикски «курак» (ударение на последний слог), по форме напоминает большой розовый бутон зеленого цвета с фиолетовыми прожилками. Стебли хлопчатника фиолетовые. Поэтому издалека хлопковое поле кажется черно-фиолетовым.
Когда хлопковая коробочка вызревает она, подобно розовому бутону, раскрывается. Только вместо сотни лепестков на свет появляется белый пушистый комочек ваты. По-таджикски зрелая, сухая коробочка называется «кашка» (ударение на последний слог).

Содержимое «кашки» – стратегически важное сырье для нашей экономики. Часть выращенного хлопчатника перерабатывается на отечественных текстильных производствах, превращаясь в тысячи погонных метров марли и хлопчатобумажных тканей. Семена хлопчатника идут на любимый национальный продукт – хлопковое масло. Часть хлопка-сырца идет на экспорт. И где-то в далеких странах щеголяют модницы и модники в вещах, изготовленных из нашего сырья…

…Шахринав остался позади. На обочине шоссе стоит дорожный указатель с надписью «Коммуна». Километров сорок от Душанбе. Прошу шофера притормозить возле хлопкового поля, на котором копошатся несколько женщин. Перебираюсь через овражек и оказываюсь на кромке поля. Навстречу мне движется женщина, нагруженная огромными тюками. При ближайшем рассмотрении оказывается, что в холщовых тряпках у нее хворост. Еще несколько женщин примерно в нескольких сотнях метров от нас, на другом конце поля тоже занимаются собиранием веточек и прутиков.

Расспрашиваю свою случайную знакомую: кто она, чем занимается, как ей живется. Она сбрасывает свою тяжелую ношу на землю и начинает бесхитростный, немного сбивчивый рассказ. Работает на хлопковом поле. Сегодня их уже отпустили домой, но несколько женщин задержались, чтобы набрать хвороста. Свет в их кишлаке, который называется «Дусти», дают строго по часам: утром с 5 до 9, а вечером – с 7 до 9 часов. Хворост нужен, чтобы растапливать печь. Зовут ее Сафарга, родом она из Шартузского района, а сюда ее выдали замуж.

У нее было восемь детей, шестеро из которых умерли.

- Сколько вы получаете за сбор хлопка? – спрашиваю я у Сафарги.

- Двадцать дирамов за собранный килограмм…*

Я наклоняюсь и пытаюсь извлечь пушистый комок ваты из сухой раскрытой коробочки «кашки», расцарапав с непривычки палец. И в этот момент сполна осознаю, насколько это тяжкий труд – вручную собирать хлопок.

Батрачит Сафарга, не разгибая спины, с 7.00 до 16.00. За рабочий день ей удается собрать до 30 килограммов хлопка. Трудятся на сборе хлопка, в основном, женщины. Самым проворным удается за смену сдать до 70 килограммов хлопка-сырца.

- Кто может из мужчин, тот едет в Россию на заработки. В России хорошо платят, оттуда доллары присылают, - продолжает свой рассказ женщина-хлопкороб. – А мой муж не может поехать, он болеет.

Из ее глаз по обветренному лицу текут слезы. Она утирает их натруженной, грязной рукой с огрубевшей кожей.

Сафарга и ее нелегкая жизнь является олицетворением тяжкой доли таджикских дехканок. Сколько таких малообразованных женщин по всей стране, занятых тяжелым крестьянским трудом? Сотни!? Тысячи!?

В глубине души Сафарга, конечно, сознает, что бывает другое, более радостное, счастливое и обеспеченное существование. Но ее жизнь не меняется к лучшему. Все держится на ее плечах: и работа на поле, и работа по дому, и забота о больном муже и своих оставшихся в живых детишках.

- Жалко, что бригадир ушел, - говорит она мне. – Вы бы у него еще все расспросили. Он все знает.

А, может, оно и к лучшему, что бригадира не оказалось. Насколько мне подсказывает мой жизненный опыт, люди, наделенные хоть какими-то полномочиями, не охотно рассказывают о проблемах. Боятся, что более высокопоставленные начальники смогут их поругать, а то и лишить должности. Наверное, рассказ бригадира напоминал бы рапорт об успешно сданных килограммах на приемный пункт. А тяжелая судьба рядовых тружениц, как это обычно происходит, осталась бы никому не известной…

Историческая справка
Хлопчатник возделывался на территории Таджикистана и во времена Бухарского эмира. В 1925 году, когда к власти пришли большевики, наделы хлопчатника составляли 7 тысяч гектаров. По данным 1913 года, на территории, занимаемой современным Таджикистаном, существовало 4 хлопкоочистительных завода, а с хлопковых полей было собрано около 27 тысяч тонн хлопка-сырца.
       (Данные из Атласа Таджикской ССР)

* (Двадцать дирам составляют около семи центов в пересчете на американскую валюту).