Памяти моего дяди посвящается.
Тихон и Евдокия
Тихону было 49, когда он освободился из лагеря где-то на Колыме. Как туда попал, он никогда никому не рассказывал. Моя мама – его сестра, когда я спрашивал о прошлом дяди Тиши, всегда принижала голос, и переходила почти на шепот, но толком ничего не говорила, просто сама не знала, видимо страх сталинского времени глубоко сидел в сознании. Разве что спустя многие годы Тихон своему младшему брату Ивану рассказывал как рубил уголёк полулёжа в воде, потому как пласты были не высокие – сантиметров 70-80, даже до метра не дотягивали. Десять лет каторги, с возрастом сказывались на здоровье, но в конце четвертого десятка это был крепкий мужчина, выше среднего роста, с золотыми руками и доброй душой. От первого брака, на Ставрополье, у него осталось двое сыновей. Старшему было за двадцать, а младшему 14. Его первая жена не стала ждать - загуляла, а потом спилась и вскоре померла.
Евдокия, тоже не молодая, года на два моложе Тихона, вдова, каких после войны было немало, имела трех сыновей, правда все уже были взрослые, двое женаты, а младший учился в ФЗУ и скоро тоже женился. Женщина она была грамотная, добродушная, милая, неплохо выглядела в свои годы. Работала на Ленинабадском консервном заводе мастером. Здесь её уважали и даже спустя много лет помнили о тёте Дусе, как о добрейшей женщине. Поистине, за много лет общения ни когда не слышал повышенного тона, не то что нибудь скверное.
Сошлись они случайно. Тихон первое время не мог найти работы. Жил рядом со своей сестрой в соседней комнате, которая снимала комнату у таджиков в старом городе, в переулке Спартак. Он плотничал частным образом – кому табурет, кому стол, полочку или шкаф какой смастерить, это он завсегда соглашался. Платили не много, но сотню другую зарабатывал. В свободное время присматривал за мной, мне тогда было несколько месяцев.
Как-то на соседней улице пригласила его женщина. Полочки нужно было сделать. Тихон отправился, прихватив инструмент. Провозившись до вечера со старыми досками, которые нужно было обстрогать, собрался идти домой. А вдова, без всякой задней мысли, пригласила отужинать. Есть и вправду хотелось. А тут хозяйка налила стопку водки. Тихон выпил, поел, поблагодарил хозяйку, начал вставать, а старый стул тут и подвернулся. Неудобно стало хозяйке, заизвенялась. Тихон тоже неловко себя почувствовал - ножка почти обломилась.
«Давайте завтра зайду и починю»,- предложил Тихон. Хозяйка молча пожала плечами, мол, Вам видней. И тут же спохватилась, денег то нет. Но Тихон опередил: «Ни чего не надо, я так сделаю». Так они и познакомились.
Вскоре Тихон стал жить с Евдокией. Работу он нашел в строительной организации - плотником, которая располагалась за городом, на Кайракумском повороте, до которого со старого города, посчитай, километров семь- восемь будет. Пешком не менее полутора часов шагать. Первые годы так и ходил туда и обратно, а позже появился бортовой ГАЗ-51, который стал служебной машиной. В организации сварили пару дуг из стального уголка, прикрепили их на машине, а Тихон сделал крытый кузов из досок и фанеры. Фургон получился ладный, а после покраски машина выглядела прилично. Теперь на работу и с работы людей развозили на ней. Тогда, впервые, Тихон получил премию от руководства в размере ста рублей и поощрение на октябрьский праздник в виде почетной грамоты.
Работал Тихон как для себя, в организации почет и уважение, что ни праздник, то премия и грамота. В свободное время обновил у Евдокии мебель, сам сделал шкафы, столы, да и сестре помогал. Там, где он с нами недолго жил, пол в кибитке был земляной. Найдя где-то куски старой фанеры и досчатых обрезков, настелил пол. По вечерам, да и в выходные, возился в сарае, куда провел электричество, чтоб подольше поработать. В те годы хорошего плотницкого инструмента было не сыскать, а в магазинах, что появлялся, очень никудышный. Поэтому рубанки, фуганки, ножовки и стамески, да всё что необходимо делал для себя сам, а также и на продажу.
В выходные дни, выходил на рынок - благо недалеко. Их улица Осовиахим, практически выводила к базару - Панчшабе, что означает пятый день или пятница. У мусульман пятница считалась нерабочим днем, но при советской власти этого не дозволялось. Поэтому воскресенье считалось базарным днем.
Помнится, мне тогда лет шесть-семь было, и жили мы уже в городке шелкокомбината - маме дали комнату от предприятия на улице Загородной. Мы с ней пришли на базар. У входа увидели Тихона, расстелившего прямо на земле кусок брезента, на котором лежали разные инструменты. Потом мама объяснила, что он подрабатывает, делает инструменты и продаёт. В то время я подумал, чем же буду заниматься, когда буду такой как дядя Тиша. Мне тоже надо чему-то научиться. Я тогда не знал про пенсию, поэтому думал, что когда люди стареют, они должны подрабатывать. У меня появилась мысль - тоже буду делать инструменты.
Когда в очередной раз мы пришли к ним в гости, я напросился посмотреть, как всё это делается. Уж очень мне нравилось ощущать запах строганных досок, смотреть как из рубанка вылезают красивые, белые, гладкие, закручивающиеся ленты стружки. Дядя Тиша делал все вещи с любовь, не торопясь, часто поглаживая ладонью по свежеструганной доске, и сдувая опилки и смахивая стружки на пол. Вручную, из сухого полена урючины, делал красивые и удобные фуганки, рубанки. Продалбливал отверстия долотом и стамеской, подгонял клиновидную дощечку под лезвие, подтачивал, подпиливал, шлифовал. Инструмент выходил не только на загляденье, но пожалуй, в некоторых домах Худжанда и сейчас можно найти плоды его труда..
А когда я пошел в школу, незабываемым подарком от него был рубанок, не то из вишни, не то из урючины и ножовка с мелкими зубчиками. Последнюю, я через несколько лет сломал, а вот рубанок до сих пор служит. Одиннадцать лет назад, в 1995 году, когда перебрался с семьёй в Россию, он был в числе первых инструментов, с помощью которого сделал скамейки и топчан, так как в доме, который мы купили, ни чего не было.
Ежегодно, девятого мая вся родня собиралась у Тихона и Евдокии. В этот день Тихону отмечали день рождения. Как водится, застолье не бывало без водки. Как-то пришел и давний друг Тихона - дядя Толя, некогда живший с нами в одном дворе. От него, подвыпившего, я и услышал историю Тихона и его самого.
Они познакомились ещё в учебной части после призыва. Оказалось, в 1941 году во время войны, они были призваны на фронт. После непродолжительной учебы - курса молодого бойца, погрузили их в эшелоны и повезли на фронт. Было это осенью, где-то на территории Украины, по его рассказу - эшелон начали бомбить, откуда ни возьмись – немцы на танках. А у нас ни какого вооружения, до части еще не довезли. Сопровождающие - лейтенант и капитан, пытались своими пистолетами обороняться, а немцы одним махом покосили пулеметами. Так попали в плен. Привезли в какой-то лагерь для военнопленных. Вот оттуда мы и бежали всемером. Дня три побродили по лесу, а потом по отдельности, пристроились в селе, в домах у чужих людей. А когда немцы пришли, люди сказали что это их родственники. Так и прожили почти три года. Ну, а когда наши пришли, нас всех арестовали. Так мы вместе оказались на Колыме, со сроками по 25 лет. Но после смерти Сталина, объявили амнистию. Вот мы и приехали в Ленинабад, к твоей маме.
Жили Тихон и Евдокия ладно и тихо. Вышли на пенсию. Правда, Тихон ещё лет пять работал, трудового стажа не хватало. На двоих помнится, 110 рублей они получали. Да и Тихон не бросал своего ремесла. В начале 70-х и годов на те деньги прожить пенсионерам было можно. Понемногу откладывали на черный день. У них всегда можно было занять до получки. Старые дома по Осовиахимской улице, где они прожили более двадцати лет, попали под слом. Город строился на Правобережье Сыр-Дарьи, и Тихону с Евдокией дали одну комнату в 31 микрорайоне. Но недолго они там прожили.
Осенью 1980 года, Тихон умер, незадолго до того, побывав на родине - в станице Зеленчукской. В те годы у него начали болеть суставы, сказывалась Колыма. А там у племянника были пчелы, понятно, что на первых порах полсотни укусов дали хороший лечебный эффект. И Тихон посадил ещё пару сотен. В начале ничего. А затем, по приезду в Ленинабад стало плохо, забрали в больницу, там он через два дня и скончался. Мне тогда было 25. На похоронах я фотографировал. Через несколько дней, сделав фотографии, приехал к тёте Дусе. Старая женщина, одев очки, стала рассматривать фотографии с покойным. Руки её слегка дрожали, какое-то время она вглядывалась в карточку... В глазах появились слезы, приложив к губам фотографию, она поцеловала её, тихо прошептав: «Мой любимый…». Еще она сказала, что за 25 лет их жизни они не разу не сказали друг другу плохого слова.
Через восемь месяцев они снова были вместе - Тихон и Евдокия, теперь уже навсегда, только в другой жизни.
# # # #
16 сентября 2006г.